?
The Prince and His Names in the 12th Century (A Philological Approach to Medieval Political History)
Жизнь династии в средневековой Европе охватывалась целой сложной сетью норм, правил и запретов, часть из которых фиксировалась на письме (впрочем, обыкновенно – с заметным опозданием, когда сами правила грозили уже выйти из употребления). Другая же часть и вовсе навсегда оставалась неписаной, и тем не менее каждый шаг династического обихода этими неписаными правилами поддерживался и одновременно всякий раз подтверждал их существование. Речь идет не только о церемониале и, так сказать, династическом этикете, но и о своеобразном родовом предопределении, заставляющем различных членов династии и их ближайшее окружение брать на себя определенные функции и вести себя так, а не иначе.Одной из сфер, регулируемых подобными неписаными, но весьма эффективными нормами, является имянаречение, выбор имени. Если посмотреть на жизнь разных европейских дворов в эпоху, условно говоря, с IX по начало XIII в., мы можем выделить некий набор параметров, по которым в принципе могут даваться имена представителям правящего рода и посмотреть, какие из этих параметров актуальны для каждой отдельно взятой династии, причем здесь очень легко убедиться, что часть этих параметров как бы сцеплены, связаны между собой. Сами эти структурные связки весьма интересны как для создания целостного династического портрета, будь то правители Франции, Венгрии, Польши, Руси или Скандинавии, так и в перспективе установления определенных правовых отношений с помощью имен собственных. Самыми значимыми, самыми системными, определяющими все прочие параметры, являются, пожалуй, следующие два: может ли новый член династии получить имя своего живого отца или деда и могут ли династические имена в массовом порядке жить за пределами династии? В самом деле, во всех европейских правящих родах эпохи Средневековья при нормальном течение событий новорожденные с наибольшей вероятностью получают имена своих предков. Но вот можно ли использовать имена живых родичей или — в соответствии с некими реликтами архаических представлений о своеобразной реинкарнациии предка в потомке — только предка умершего? В интересующее нас время славянские династии Центральной Европы, например, не знают запрета на повтор имени живого отца, так что в роду Пястов или у Пржемысловичей могут фигурировать подряд два Мешко или два Болеслава, отец и сын. В Скандинавии же очень долго такое имянаречение могло бы означать только одно — что сын является постумом, то есть появился на свет непосредственно после гибели или внезапной кончины своего отца. Соответственно, уже не отец выбирает ему имя, это осуществляется другими членами рода. Точно так же обстояло дело и на Руси, более того, русские князья придерживались этого принципа дольше и последовательнее, чем их северные соседи: подобно тому, как конунг по имени Харальд или Хакон, не мог назвать Харальдом или Хаконом своего сына, у Рюриковичей князь Святослав или Владимир не мог наречь собственного отпрыска своим династическим именем. В Скандинавии некоторый ономастический сдвиг приходится на XII в. и касается он в основном Дании — во второй половине столетия могущественный датский конунг Вальдемар Великий называет Вальдемаром одного из своих законных сыновей. Вообще говоря, Дания из всех стран скандинавского полуострова демонстрирует в этом отношении наибольшее число отклонений, в Норвегии же, как и на Руси, вплоть до XIII в. сыновья государей почти никогда не становятся тезками своих живых отцов. Нельзя не отметить, что тем самым как бы упускается очень выгодная с точки зрения престолонаследия возможность своеобразной десигнации путем повтора имени. Вспомним, что право на имя всюду в Европе так или иначе связано с правом на власть. Нарекая сына собственным именем, правитель как бы с самого начала представляет его всему миру как своего легитимного наследника. Русскому же князю или скандинавскому конунгу, на первый взгляд, как будто бы некуда деть свое родовое имя при жизни. Он лично как будто бы вообще не может его использовать, ему остается надеяться, что после смерти оно будет востребовано и только тогда с его помощью будет декларирована властно-правовая преемственность по отношению к нему какого-то неведомого потомка. На самом деле подобный запрет не только ограничивал князя, но и порождал ситуацию более изощренного манипулирования династическими именами.