?
Репрезентации русского и националистического «золотого века» в белорусском горизонте ожиданий
Начало «долгого XIX века» признается большинством теоретиков национальности, включая Э.Хобсбаума, официальной датой рождения национализма. Взаимоотношения метафорических ровесниц – эпохи и идеологии – варьировались от дебатов, в которых идея национализма доказывала свою историческую значимость и эвристический потенциал вариативности и системности, до инспирированных романтическим национализмом политических преобразований. Во второй половине века национализм был присвоен режимами, прежде основывавшихся на донационалистических способах самолегитимации, прежде всего, династическом. Националистическая идеология задавала общий контекст противоборства вплоть до завершения «долгого XIX века», достигнув апогея в риторике Первой мировой войны и реализации принципа национального самоопределения в послевоенном устройстве Европы. Таким образом, был создан не только ряд новых государств, но и принципиально новый этап в развитии национализма, который в своих различных «путях к современности» (Л.Гринфельд) был детерминирован, а также самодетерминирован, наследием предшествовавшего «золотого века» национализма в многообразии его репрезентаций. Наиболее трудная ситуация для идеологов национализма в XX веке сложилась в тех странах, где на протяжении XIX века не только не были сформированы собственные национальные государства, но и не было предпринято успешных (встраиваемых в «большой нарратив» национально-освободительной борьбы) шагов к их формированию, где национальная ситуация не стала не только сценой, но и исходным материалом для теоретических дебатов. Именно такая ситуация на протяжении XX века задавала условия дискурсивного конструирования национальных мифологем для белорусских националистов. Нами была проведена деконструкция дискурсивных стратегий, задействованных в доминирующем дискурсе белорусского национализма. Исходной и наиболее очевидной универсальной стратегией стало обращение к историческому наследию XIX века – общеевропейского «золотого века» национализма. Однако изначально данная стратегия не способствовала включению в европейский исторический контекст, а напротив, провоцировала различение и последующее исключение, поскольку общая ситуация соответствовала описанной выше. Конкретизация релевантного исторического наследия в виде восстания 1863 года в первом приближении также оказалась контрпродуктивной не только из-за провала самого восстания, но преимущественно из-за непоследовательности и разнородности декларируемых взглядов его участников. Использование микростратегий селективной репрезентации исторических источников и упрощенного сведения внутренних разногласий к противоборству двух лагерей с их максималистской однозначной оценкой способствовали унифицированной репрезентации и усилению эмоциональной привлекательности событий, но не смогли сформировать «большой нарратив» белорусского национализма вследствие непреодоленности исторического разрыва между триумфом общеевропейского национализма и проблематичностью белорусского. Для решения задачи была применена парадоксальная стратегия, названная нами «золотом двойной пробы», когда для соответствия гипотетическим критериям «золотого века» национализма была предпринята попытка симультанной активизации иной мифологемы – русского «золотого века». Парадоксальность заключается, прежде всего, в несоответствии данной стратегии антирусской направленности как белорусского националистического дискурса, так и актуализируемого им освободительного восстания. Поэтому присваивающая и, как следствие, присваиваемая репрезентация русского «золотого века» была недоступна в плане отдельных событий политической истории, но не могла быть реализована также на уровне больших длительностей, поскольку желаемым результатом мыслилась именно цепочка маркеров нарратива перемен. Адекватная деконструкция данной стратегии была реализована при помощи предложенных Р.Козеллеком понятий пространства опыта и горизонта ожиданий. Встраивание в белорусского националистического дискурса в дискурс русского «золотого века» происходило посредством конкструирования повседневности фигур, выбранных в качестве национальных героев, повторяющихся событий образа жизни, практик, которые синтезировали романтическую мифологему русского дворянства с романтической риторикой национализма XIX века. Таким образом, белорусский националистический дискурс в его радикальной версии создал в массовом сознании «большой нарратив» борьбы за политическую независимость, закрепив зависимость от русских культурно-исторических репрезентаций на уровне мировоззрения и повседневных практик, в частности, сформировав романтизированный горизонт ожиданий, которым сами националистические идеологи в реальной политике зачастую соответствовать не в состоянии.