Статья
Трансформационный процесс и его системные последствия на постсоветском пространстве
На основе ряда общих закономерностей поведения сложных систем и анализа экономических показателей, предоставленных МВФ и МБРР по отдельным странам и межгосударственным объединениям за 2007-2008 гг., рассматривается развитие интеграционных процессов на постсоветском пространстве. Оценивается сходство и различие между макроэкономическими и институциональными характеристиками этих стран в сравнении с аналогичными агрегированными характеристиками для СНГ, ЦВЕ и развивающихся стран Азии. Обсуждается возможное влияние мирового финансового кризиса и меры, которые будут способствовать минимизации его последствий для интеграции в рамках СНГ.
Сборник включает статьи участников международной научно-практической конференции «Экономика и управление: проблемы и перспективы развития», прошедшей 15-16 ноября 2010 г. в г. Волгограде на базе Регионального центра социально-экономических и политических исследований «Общественное содействие». Статьи посвящены актуальным вопросам экономической, управленческой теории и практики, изучаемыми учеными из разных стран - участниц конференции.
This book considers several aspects of the transformation of the former state socialist countries: social and economic outcomes; forces in the transformation process; problems of consolidation of the new regimes; and alternative scenarios. The book evaluates the course of transformation of state socialist societies. It focuses on economic change and its impact on inequality and health. Comparisons are made between the successful central European countries now members of the European Union with those of the former Soviet Union. There are detailed studies of the transformation of the (former) German Democratic Republic, Czech Republic, Russia, Belarus, Ukraine, as well as the impact on Poland. A feature of the book is the impact of the collapse of state socialism on countries of Asia and the Third World. Alternative scenarios are considered, with specific chapters on China, Cuba, and North Korea. The book contemplates the alternative types of society that might replace state socialism, particularly state capitalism and market socialism.
Глава посвящена рассмотрению взаимосвязей между политическими институтами, показателями человеческого развития и экономическими результатами на уровне как целых стран, так и российских регионов. Современная экономическая теория придает большое значение институциональным характеристикам анализируемых экономических систем, отдавая должное вкладу «правильных» законов и традиций в динамику развития. Но если в отношении эффектов ряда базовых экономических институтов, таких как хорошо защищенные права собственности, у исследователей есть консенсус, то политические институты требуют особого рассмотрения. В работе проводится количественный анализ институтов политической конкуренции в российских регионах на базе данных об итогах парламентских выборов в 1999 и 2011 годах. Проведенная классификация регионов позволяет говорить о разнообразии политико-экономических моделей внутри России. Наряду с развитыми и «плюралистичными» регионами присутствуют и развитые регионы с низкой политической конкуренцией. Этому состоянию сейчас сопутствует природная рента, но им следует задуматься о путях долгосрочной поддержки высоких показателей развития. Для некоторых регионов в сложных условиях относительный «плюрализм» не стал панацеей, но отсутствие иных ресурсов не оставляет им выбора, кроме развития институтов, если не считать опоры на федеральный центр. Есть и наиболее сложные регионы, сочетающие низкий уровень развития и недостаток политической конкуренции, и в этом случае, видимо, вмешательство федерального центра для создания стимулов к развитию становится более актуальным.
This paper puts forth a comprehensive set of measures to address the current economic crisis, prevent its further aggravation and ensure sustained and ongoing development of the Russian economy. In this study we seek to adopt the viewpoint of common sense and keep free from political and ideological bias. This is why we believe the proposed solutions should be implemented by any reasonable government irrespective of its political coloration. This text presents our vision of the Russian economy and its problems.
Переводы классики по разделам экономической науки (ВЕХИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ), учебники экономические, справочные и методические материалы, книжные серии, экономическая терминология
Целью работы является сравнение режимов денежно-кредитной политики с точки зрения уязвимости экономики использующих их стран к кризисам. Работа состоит из двух частей. Первая часть содержит обзор литературы, где представлены результаты исследований, рассматривающие подверженность кризисам экономик, применяющих такие режимы денежно-кредитной политики, как таргетирование валютного курса, классическое и модифицированное инфляционное таргетирование. Также приводятся оценки эффективности накопления валютных резервов в качестве инструмента предотвращения или смягчения кризисов. Во второй части работы – эмпирической – описаны методология и результаты сравнения адаптационных способностей экономик, полученные на основе анализа динамики ключевых макроэкономических показателей в докризисный и посткризисный периоды в странах, сгруппированных по режимам денежно-кредитной политики. Кроме того, представлены оценки подверженности экономик кризисам на основе расчета частот наступления кризисов при различных режимах.
В статье автор выделяет и рассматривает различные черты, присущие странам постсоветского пространства, такие как рост национализма (как выражение кризиса идентичности), «дефицит демократии», авторитаризм, «цветные революции» (как наиболее заметное выражение кризиса легитимности постсоветских режимов и основное средство их демократизации) и, как итог, поиски новых стратегий самоопределения. Также обращается внимание на ключевые параметры переходного периода: его содержание, границы, результаты. В рамках типологии переходных процессов автор подробно рассматривает фазы переходного периода Молдавии, Украины, Киргизии, Грузии; конституционные преобразования в рамках авторитарной модернизации Казахстана, Белоруссии, Азербайджана, Армении; отказ от проведения реформ или проведение их с имитационными целями в Узбекистане, Таджикистане, Туркменистане.
Показывается значение правовой охраны интеллектуальной собственности для экономического развития регионов и страны в целом в первом десятилетии нового века, в том числе с учетом перспективы присоединения страны к ВТО, вносятся предложения по совершенствованию соответствующих положений законодательства и практики их применения
В данной работе исследуется сходимость российских регионов. В 1990-е годы в России не наблюдалась сходимость регионов, однако в 2000-х годах ситуация резко изменилась. В то время как различия в ВРП на душу остаются существенными между регионами, различия в среднедушевых доходах и заработных платах значительно снизились. Мы показали, что государственное распределение ресурсов не играет значительной роли в наблюдаемой сходимости. Мы пытаемся объяснить сложившийся феномен региональной сходимости в 2000-х годах, используя панельные данные межрегионального перераспределения труда и капитала. Оказалось, что рынок капитала в России интегрированный в том смысле, что местные инвестиции не зависят от местных сбережений. Мы показали, что экономический рост и финансовое развитие значительно снизили барьеры миграции населения. В 90-е годы многие бедные регионы России находились в ловушках бедности: население этих регионов хотело бы мигрировать, но не имело достаточных средств для совершения переезда. В 2000-х годах, особенно начиная с 2005 года, эти барьеры исчезли. Всеобщее экономическое развитие позволило регионам выйти из ловушек бедности. Это привело и к сходимости рынков труда. Межрегиональные различия в среднедушевых доходах, заработных платах и уровнях безработицы сейчас меньше, чем в Европе. Результаты показывают, что экономический рост и развитие финансовых рынков и рынка недвижимости в конечном итоге привели к межрегиональной конвергенции в России.
В настоящее время особо актуальной темой считается дальнейшее экономическое и политическое развитие России. Однако нехватает комплексного анализа. В данной статье обсуждаются перспективы роста на два ближайших десятилетия, которые основаны на качестве экономических и правовых институтов, а также социально-экономической устойчивости.
Популярная геополитика и новая мифология
В современном русском дискурсе термин "геополитика" понимается в нескольких пересекающихся значениях. Это не только фрагмент истории политической мысли первой половины 20 века, но и политическая теория как идеологический инструмент пропаганды и контр-пропаганды.
За сорок лет вектор понимания этого фрагмента менялся: в 1962 году "геополитика – лженаучная фашистская "теория", призванная оправдать агрессивную политику империализма географическими факторами. [...] Германский фашизм возвел геополитику в государственную идеологию, с помощью которой, в частности, оправдывал свою политику расширения "жизненного пространства", то есть захвата чужих территорий и порабощения народов, ради установления мирового господства. Ныне геополитика служит идейным оружием западногерманских реваншистов".[1]
В 1995 "Геополитика – политологическая концепция, согласно которой политика государства, в основном внешняя, предопределяется географическими факторами (положение страны, природные ресурсы, климат и др.)".[2]
В одном из самых либеральных изданий периода "оттепели" – "Философской энциклопедии" (1960) – историческая динамика геополитики уточняется так:
"Современные американские геополитики стремятся доказать, что в немецко-фашистской геополитике имеется рациональное политико-философское зерно, пытаются перестроить эту доктрину и использовать ее для обоснования агрессивных планов США. В попытке обосновать агрессию они договариваются до признания всех форм насилия, включая самые разрушительные войны. Много внимания геополитики уделяют вопросу об относительном географическом положении США и СССР. Дж. Киффер (Kieffer J.E. Realities of World Power, 1952; Strategy of Survival, 1953) использует геополитические идеи для запугивания мнимыми "агрессивными тенденциями СССР", якобы вытекающими из его географического положения в центре евразиатского материка, и для провозглашения руководящей роли США в мире. В последнее время наблюдается возрождение геополитики в Западной Германии. С 1951 года снова выходит "Zeitschrift für Geopolitik", отражающий интересы реакционных элементов в промышленных и военных кругах ФРГ. Новое в современных немецких геополитических теориях заключается в их "наднациональной" космополитической окраске и в "гуманистической" фразеологии. Немецкие геополитики требуют создания "единой Европы", в которой Германия играла бы роль гегемона".[3]
В одном из многочисленных политологических словарей середины 1990-х годов дается такое объяснение семантическому движению "геополитики" от официальной советской идеологии к посоветскому пониманию:
"Геополитика – одно из фундаментальных понятий теории международных отношений, характеризующее место и конкретно-исторические формы воздействия территориально-пространственных особенностей положения государств или блоков государств на локальные, региональные, континентальные и глобальные международные процессы. Историческое становление геополитики связано с исследованием роли географического фактора в жизни общества, прежде всего с концепциями географического детерминизма. […]
Систематизацию географических факторов в политико-военных процессах геополитика осуществляет, рассматривая государства как надбиологические организмы, для существования которых требуются "естественные границы и жизненное пространство", что вело к натурализму, антиисторизму и служило оправданию агрессивной политики: фашистской – в период между двумя мировыми войнами (К.Хаусхофер), а затем – Североатлантического блока (Н.Спикмен и другие). Вместе с тем, события второй мировой войны выявили многоплановость проявления пространственно-географических показателей при развертывании сил Антигитлеровской коалиции. Поэтому правомерны и остаются актуальными идеи английского географа и геополитика Х.Маккиндера о необходимости анализа мирового распределения сил и разработки вариантов его последующей динамики (1942 г.)".[4]
Словарная статья завершается изложением военного содержания понятия геополитики, в том числе "геополитического профиля" различных видов вооружений.
Геополитический аспект был в той или иной мере присущ и советской политической теории. В соответствии с нею, СССР являлся одновременно и продуктом естественно-географического развития (естественного прирастания государственной массы), и результатом сознательного продвижения идей нового общественного строя. Противоречивость картины мира, которой оперировала официальная доктрина, состояла в необходимости сочетать естественно-научный детерминизм с иногда мистическим визионерством и вненаучным произволом оперирования с предметом (идеология).
Геополитика как публицистическая банальность
Непосредственно граничат с категорией "геополитики" две другие ключевые для русского дискурса 1990-х годов категории: "геостратегия" и "конспирология". В связи с событиями роспуска СССР в 1990 году можно предположить, что геополитический подход представляет собой публицистический метод, с помощью которого определяется или стимулируется готовность большинства населения страны принять нынешнюю реальность государственного устройства и нынешнюю культурно-историческую фазу как результат естественно-исторического развития. С другой стороны, геополитика, продолженная в геостратегию и конспирологию, легитимирует возможную новую миссию для кардинально уменьшившейся в размерах страны.
Геополитический подход к стране и как "надбиологическому агенту", и как к естественно-научно определяемому и измеримому продукту не означает разрыва с идеологической картиной мира, сохраняя то же не устранимое противоречие между двумя претензиями идеологии – быть и наукой для объяснения конкретных причин всего сущего в материальном мире как единственной и неотменимой реальности, и руководством для произвольного изменения этой самой реальности.
В этой точке всякая идеология граничит с мифологией, в которой законченная картина мира достигается тем, что нынешнее состояние мира объясняется в повествовании как последнее следствие предшествовавших метаморфоз (этиологические и генеалогические мифы). В идеологическом предписании противоречие между детерминизмом исторического процесса и идейно-политическим управлением этим процессом устраняется с помощью инструментализированных легенд (например, об истории формирования марксизма в России из "трех источников и трех составных частей"), мифологем (например, жертвенность и нравственная чистота чекиста) и даже тотемов (например, мертвые герои – от Ленина в мавзолее до Котовского, скачущего с "пробитым сердцем" в стихах М.Светлова).
Геополитика между идеологией и мифологией
Предпосылкой для анализа мифологической составляющей концепта "геополитика" в постсоветской политике является определение соотношения мифа и идеологии в политическом дискурсе вообще. Я исхожу при этом из следующей рабочей гипотезы.
Миф преобразует неясности, трудности, несовершенства мира в убедительные, хотя и не обязательно правдоподобные, но постоянно подтверждаемые в своей истинности смысловые единицы. Повествовательная природа мифа-слова обеспечивает необычайную гибкость, с какой один и тот же сюжет, образ или предмет может восприниматься и как явный вымысел (например, рождение Афродиты из семени оскопленного Урана), и как универсальный социальный закон (семейная жизнь богов, почитание родителей и т.п.), и как основа религиозного культа (напр., Приапа).
Идеология приспосабливает те же многообразные внешние обстоятельства к определенной политической программе. Поскольку практическая политическая целесообразность является аналогом истинной картины мира, а настоящей реальностью идеолог считает лишь свою размещенную в более или менее неопределенном будущем социально-политическую цель, то характер пути к этой цели, или идеологический маршрут, имеет право меняться по мере изменения ландшафта.
Для того, чтобы эти изменения можно было представить как восстановление более "правильной", более "научной" картины мира, на основе которой была бы возможна рациональная, внятная политическая линия, политический мыслитель должен либо демонтировать идеологию, рационализировав весь наличный набор инструментов, либо обратиться к хорошо зарекомендовавшей себя в прошлом и настоящем мифологической картине мира.
Два пути эти не обязательно исключают друг друга в практической плоскости. Так, можно декларировать деидеологизацию, на деле и мифологизируя старые идеологические практики, и выстраивая новые идеологические комплексы. Адресатом этой деятельности в обществе масс-медиа является не только узкий круг политического класса, но самые широкие круги пользователей СМИ. Поэтому для удобства целесообразно говорить о популярной геополитике.
Законность сосредоточения внимания именно на ней я вижу и в том, что авторы иной раз самых экзотических концепций за последние несколько лет стали политическими советниками известных деятелей РФ, а официальным публичным обоснованием решений по частным административно-экономическим вопросам нередко объявляются именно геополитические соображения.
Основные положения популярной геополитики
Основным тезисом, поддерживаемым популярной геополитикой, является утверждение противоестественности распада советского государственного образования. Центральным топосом общественного дискурса является неколониальный и тем самым неимперский характер российского государства в истории последних нескольких столетий. Поэтому судьба российского государства - предмет пограничной с геополитикой области - конспирологии, или эзотерического учения, реконструирующего историю как сеть заговоров, сплетенную для уничтожения этого государства. Представляют особый интерес три аспекта банализованного геополитического подхода к нынешнему статусу РФ в России: территориальный, популяционный и военный. Популярная геополитика представляет нынешнее административно-территориальное устройство как источник опасности потому, что этно-конфессиональная неоднородность РФ, согласно распространенному мнению, подрывает укорененное в общественном сознании представление о ценности единства и однородности, или административный эгалитаризм.
Одна из главных забот популярных геополитиков - территориальные притязания сопредельных стран. Хотя на официальном уровне территориальные претензии к РФ имеются только у дальневосточных соседей - Японии (четыре острова Курильской гряды) и Китая (три острова на Амуре и Аргуни), однако, популярная геополитика считает предметом территориальных притязаний все проблемные области, сложившиеся в пограничье между Россией и другими странами. Проблемой нового государственного строительства России для популярных геополитиков является их опасение того, что легитимность нынешнего статуса границ страны может быть оспорена. Часть этого пограничья в сущности лежит на территориях, которые в популяционном отношении воспринимаются как нуждающиеся в особой защите эксклавы собственно России. Российская Федерация переживает также сложные миграционные процессы, политическое значение которых противоречиво, а в рамках популярной геополитики сводится к паре "утечка мозгов – натиск нежелательных мигрантов".
Весь вышеизложенный набор представлений можно рассматривать, либо - переходя к политологическому анализу различных его компонентов, либо - уходя к разного рода мифологическим процедурам обращения с предметом: популярная геополитика содержит в себе возможности развития в обоих этих направлениях.
Популярная геополитика: развилка политической науки и мифологии
В сжатом виде можно сказать, что политологический анализ потребовал бы для каждого пункта детализации, демографических, демоскопических, макро- и микроэкономических данных. Мифологические же операции потребовали бы сосредоточения на возможностях персонификации, выделения констант, опоры на неизменные, "извечные", "от века присущие" геополитическому субъекту - "России" черты.
Подробная экспозиция предмета популярной геополитики позволяет увидеть, что в ней содержатся обе возможности. В той или иной мере, по-видимому, даже самый сухой и деловой политологический анализ неизбежно будет содержать в себе мифологический субстрат: описание любого события как смены "начал" ("рождений", "пробуждений") и "концов" ("смертей", "распадов"), а также возможных "возвращений" ("возрождений", "воскрешений"), а также принудительный характер сопоставления по многообразным осям сходства (мифологический изоморфизм), - уже одних этих возможностей довольно, чтобы не требовать и от самого строгого научного анализа свободы от мифологических "примесей".
Ключевым для мифологической процедуры актом является создание средствами языка не усматриваемой обычным глазом сущности, наделяемой признаками живого существа. Этой сущностью в геополитическом контексте является оживший образ страны. В тот момент, когда на место абстракции - анализируемого территориально-государственного образования - подставляется сверх-субъект (ср. выше "надбиологический организм"), можно и нужно говорить о мифологии.
Опорными точками для порождения влиятельного мифологического образа являются согласие больших групп людей в том, каковы наиболее общие черты и признаки образа, а также в том, что образ в целом переживает непредвиденную трансформацию. Пока базовые представления популярной геополитики не пришли в движение, мифологический образ неподвижен. Он - часть психической природы человека. Его естественное состояние - довление себе. Когда же изменения в жизни общества на определенной территории приводят к заметным миграциям и к перечервичанию границ, самодовлеющий образ вступает в противоречие с чередой происходящих событий. При этом новизна происходящего воспринимается как противоестественность, как неспровоцированное насилие против естественного порядка вещей. Поскольку единодушие в таких условиях находится легче единомыслия, наиболее активные из "популярных геополитиков" могут поддаться добросовестному искушению предъявить мифологический образ как альтернативу аналитической картине, а исполнение разработанного ими сценария, социального действия выдать за естественное развитие событий.
Структуру возникающего в рамках этой процедуры – создания мифологического образа – рассмотрим на двух примерах – российском и узбекском.
Противоестественность нынешнего положения вещей и война как способ его преодоления
Итак, центральным мотивом популярной геополитики в отношении нынешнего статуса РФ как государства, не выяснившего вполне, где именно лежат его границы, является "противоестественность" этого положения. Один из первых советников нынешнего президента РФ Владимира Путина - президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский - представляет одну из форм популярной геополитики - разновидность социал-дарвинизма. В инструктивном письме, распространенном на сети 20 ноября 2002 под названием "Нужен субъект национального усиления", Павловский, отталкиваясь от 140-летнего юбилея публикации Чарлзом Дарвином "Происхождения видов", отрицает возможность "спонтанного вырастания" нужной стране политической линии. Предлагая рассматривать Россию как коллективный организм, или органическую среду, Павловкий требует отказаться от "выстраивания наших стратегий от самих себя, от собственной идеологии, от собственных позиций, от собственного потециала". Неважно, какая у вас идеология, важно, что вы действуете, первым поднимаете лежащий на большой дороге мандат и начинаете операции над обществом, не спрашивая ни о чем бессильных членов этого общества.
Отталкиваясь от данности "среды", Павловский объявляет главными действующими лицами российской политики "инициативников": само слово это Павловский, как он уверяет, впервые узнал из мемуаров Путина. "Инициативник", в интерпретации Павловского, - это человек, готовый, ввиду отсутсвия собственно политических решений, а главное - ввиду отсутствия политических структур для получения таких решений, - быстро начать войну. При этом образцом России ("нашим образцом", по словам Павловского) должны выступить США, присвоившие себе мандат на проведение глобальной политики с единственной целью проведения во всем мире своих интересов.
"США, которые вечно оказываются не там, где мы хотели бы их видеть, первыми воспользовались мандатом. И воспользовались им со всей силой того потенциала, который и обнаружился-то только тогда, когда они стали действовать в рамках этого мандата", - пишет Павловский.
Сверхценной идеей Павловского является восстановление глобального поведенческого паритета с США. Поскольку времени и ресурсов для постепенного наращивания потребного потенциала нет, необходимо сделать символическое усилие в этом направлении. Павловский утверждает, что у общества есть некий "силовой запрос", на который Путин ответил в 1999 году, фактически объявив Россию находящейся в состоянии войны.
"Борьба идет на выживание, и война - это аспект мировой конкуренции сегодня", - пишет Павловский.
За прошедшие три года, Россия, по признанию Павловского, не смогла "перестроить партийную систему в достаточной степени для того, чтобы она отвечала задачам конкурентоспособности России". Другими словами, сама Россия как единство общественных и государственных институтов, до сих пор не является полноценным политическим субъектом. Им по-прежнему являются только прорвавшиеся в Кремль "инициативники", остановившие процесс становления гражданского общества, начатый в первое посоветское десятилетие.
Обращаясь к среде, которую он считает источником, откуда возникнет "субъект национального усиления", Павловский предлагает ей "поставить и сформулировать политическое проектное задание и построить недостающее общественное лобби, недостающие инструменты и организации, которые смогут стать субъектами силы и помогут стать субъектами силы политическим организациям, объединениям предпринимателей и, в конечном счете, государству".
"Субъект усиления", по его словам, "не может быть выстроен в бюрократическом пространстве, а также в сегодняшней конфигурации деловой среды". Где же находит Павловский "субъекта усиления"? Оказывается, таковым может быть только "гражданское общество, которое теперь, как черта с рогами, все бросились отрицать".
Мифологическое ядро популярной геополитики
Пересказанный текст Глеба Павловского содержит лишь два образа, представляющие собой растолковываемые метафоры общественного процесса. В первом случае автор, поправляя "кого-то из политиков, кажется, Явлинского", говорит, что не так опасно устанавливать на старый автомобиль авиационный двигатель, как авиационные тормоза, да еще "такие, как на "Шаттле". После гибели американского корабля в феврале 2003 года примененная Павловским метафора "механизма торможения" приобрела новую принудительную выразительность. Однако, сама по себе эта техническая метафорика - не более мифологична по своей сути, чем и в другом случае появления художественного образа, а именно - уподоблении "гражданского общества" "черта с рогами", само существование которого "все бросились отрицать": здесь мы имеем дело даже с отрицанием такой образности как неуместной в политологическом разговоре. Иначе говоря, Глеб Павловский сделал всё возможное для того, чтобы памфлет "Нужен субъект национального усиления" воспринимался как сугубо рациональный, научно-практический документ.
Между тем, этому документу присущи все основополагающие признаки мифологического трактата. Субъектом высшего порядка должна выступить "конкурентоспособная Россия", которой необходимо напрячь все свои силы, дабы встать вровень с главным геополитическим конкурентом - Соединенными Штатами Америки. Для этого нужно одно - взять мандат на войну - подобно тому, как это делают во всем мире американцы. Сам этот волевой акт за Россию совершили три года назад заговорившие от ее имени "инициативники". Сделано это было в ожидании чудесного мифологического эффекта - "инициативники" должны были заставить "Россию" породить подобных им деятелей "в бюрократическом пространстве, а также в сегодняшней конфигурации деловой среды".
На практике "инициативники" ввергли страну в войну с пока не подсчитанными даже приблизительно людскими, моральными и материальными потерями. В своем нерасчлененном мифологическом пространстве Павловский предъявляет претензии за это - "рогатому черту" - не существующему пока, по его словам, гражданскому обществу. И - дает указание никак не определяемым "общественным организациям", "общественным субъектам" найти не существующего "субъекта национального усиления".
Миф открывает возможность для социального действия без обращения к политии
Опасность мифологического подхода к социальным процессам состоит не в том, что миф - менее точная оптика для изучения общества и государства, чем политическая наука. Можно сказать даже больше: наглядность, быстрая усвояемость мифологического образа, проницаемость для него всех общественных слоев, - это такой ресурс, которым политические активисты, называющие себя "политтехнологами", воспользовались именно потому, что он обеспечивает возможность социального действия без какого бы то ни было обращения к политии. Миф о внеположном общественным структурам "субъекте усиления" - это альтернатива политического субъекта.
В конце 1980-х Глеб Павловский полагал, что альтернативой однопартийного государства могут стать миллионы субъектов самодеятельного хозяйствования, из которых сам собой вырастет сильный политический субъект. Когда выяснилось, что политическая субъектность в России зависит от "одного сильного человека", харизматически репрезентирующего политику, активисты заняли позиции на подступах к занимаемому сильным человеком месту. При этом общество, признавшее такой порядок вещей и принявшее мифологический образ за адекватное описание своего государственно-политического бытия, легко стало объектом манипуляции: сначала отождествив харизматического лидера с "Россией", оно потом легко объявило его же "продавцом" и "предателем" России.[5]
Несмотря на рациональное позиционирование, "субъект национального усиления" из меморандума Павловского оказывается в гораздо большей мере мифологическим персонажем, чем политическим концептом. В конце 1990-х Глеб Павловский думал, что альтернативой сильного политического субъекта могут стать силовые ведомства, силовая бюрократия, из недр которой сам собой, по праву перехваченного у всех остальных мандата, в чудесном блеске встанет "сильная Россия". Мифологический элемент – гипостазирование страны как "надбиологического организма" – едва ли устранимая составная вспомогательная часть любой политической технологии, которая должна в простой и пластичной форме мобилизовать слабо рефлектирующее общество. Миф невозможен без сильного действующего сверх-лица. И "субъект национального усиления", откуда бы он ни пришел, чтобы налечь на нерасчлененное и деполитизированное общество, это чистый продукт мифологии.
Новый Узбекистан, или что общего между Тимуром, Иоанном Безземельным и Бенджаменом Франклином?
Другой пример практического применения мифологической геополитической модели на пост-советском пространстве – элементы новой политической доктрины в одной из южных стран-наследниц СССР. Основу учебника истории Узбекистана с древнейших времен до V в. нашей эры, вышедшего на русском языке в Ташкенте в 2001 году[6], составляют многочисленные сведения по археологии и древней истории той территории, на которой с 1991 года существует современный независимый Узбекистан. Механизм построения новой идентичности Узбекистана выглядит следующим образом:
"31 августа 1991 года Узбекистан провозгласил свою независимость. 1 сентября объявлено Днём независимости Республики Узбекистан. 18 ноября 1991 г. в республике принят закон "О Государственном Флаге", а 2 июля 1992 г. – закон "О Государственном Гербе". 29 декабря 1991 г. был избран первый Президент независимой Республики Узбекистан – Ислам Абдуганиевич Каримов. 8 декабря 1992 г. была принята Конституция нашего государства, а 10 декабря 1992 г. – закон "О Государственном Гимне". Всё это стало первыми шагами нашей независимой родины. Откуда же мы знаем о самой древней истории нашего края? Ведь письменности в те далёкие времена ещё не было. Самым распространённым источником по истории края древнего периода являются материалы, добытые при раскопках археологами. С появлением письменных источников становится намного легче восстанавливать события прошедших тысячелетий…"[7]
Итак, основная задача учебника – сделать незаметным шов в той точке, где история современного Узбекистана, отсчитываемая от нескольких конкретных дат 1991-1992 года, сшивается с тысячелетней историей территории, объявляемой историей "наших предков":
"Сегодня это страна с 22-миллионным нселением, в которой проживают люди многих национальностей. Население Узбекистана прошло долгий и славный исторический путь. Люди осваивали пустыни, строили города и сражались с многочисленными врагами, возводили прекрасные здания и раскрывали тайны звёздного неба… Изучая историю нашей республики, вы убедитесь, что народы Узбекистана оказали заметное влияние на всю мировую историю и внесли много нового и самобытного в общую историю народов всей планеты. Традиции и мечты наших предков воплощаются сегодня в реальные дела."[8]
Итак, с самого начала уклоняясь от простейших вопросов, например, о том, независимость от кого или от чего обрёл Узбекистан в 1991 году, авторы учебника внушают подросткам представление о поступательном историческом движении, о том, что нынешнее состояние и нынешний статус государства, в котором те живут, есть результат многих столетий борьбы "людей" с "многочисленными врагами".
Эмоциональная суггестия (мы – прямые наследники людей древности, наши предки – массагеты, саки др. – успешно сражались с врагами) – вступает в противоречие с каждой следующей главой, а в центр повествования выдвигаются отдельные легендарные эпизоды (Томарис, засунувшая в бурдюк с кровью отрубленную голову Кира, пастух Ширак, казненный Дарием и т.п.). Ключевая тенденция при этом – как отрицательные оцениваются походы, в ходе которых та или иная область современного Узбекистана включалсь в качестве провинции в состав большой империи, как положительные – формирование в том или ином регионе самостоятельного государственного образования. Соответствующим образом названы и разделы: "Развитие ранней государственности на территории Узбекистана", "Борьба народов Средней Азии против Александра Македонского", "Образование самостоятельных государств на территории Средней Азии".
С другой стороны, с удовлетворением указывается на достоинства воинов из числа саков, массагетов, хорезмийцев или бактрийцев, сражавшихся в составе персидского войска во время греко-персидских войн. Необычайная гетерогенность среднеазиатского региона и тот факт, что Узбекистан как государственное образование – это продукт прежде всего советской истории, вытесняются из поля зрения школьника двумя рядами символов, представленных как в тексте, так и в цветной вклейке в книгу. Первый ряд – символика современного Узбекистана, герб и флаг, затем следуют такие изображения: "На заре человечества", "Войско А. Македонского (sic!) в походе", "Спитамен", "Томарис", "Саки и массагеты перед боем", "Гончар за работой", "Кир Второй".
Таким образом, визиотипически история Узбекистана предстаёт как череда сменяющих друг друга правителей. В учебном пособии для 5 класса "Путешествие в мир Конституции"[9] флаг республики, представленный на вклейке учебника истории, объясняется так: "Символика Государственного флага Республики Узбекистан продолжает лучшие традиции, свойственные флагам могущественных держав, существовавших на территории нашей страны. Небесно-голубой цвет на флаге – символ голубого неба, чистой воды. Лазурный цвет почитаем на Востоке, его избрал когда-то для своего знамени и Сахибкиран Амир Темур. Белый цвет – символ мира и чистоты и т.д."[10]
Имеющий место в Республике Узбекистан политический культ Тамерлана (1336-1405), основавшего в Самарканде, по-видимому, самое могущественное и опасное для всех своих соседей государство на территории Средней Азии, становится понятен именно в контексте геополитической концепции учебника истории. Не только скрепляющим государственное единство символом политической субъектности, но и закрепляющим статус Узбекистана как региональной сверхдержавы в бывшей советской Средней Азии, не могли бы стать ни Авиценна, ни Алишер Навои. Грузило государственнической легитимации ныне действующего руководства Узбекистана должно быть заброшено как можно глубже в историю – в те времена, когда Россия даже отдалённо не приблизилась ещё даже к низовьям Волги и Кавказу, тогда как владыка Самарканда успел разорить Багдад, Дамаск и Алеппо.
Миф о прародителе нынешнего государственного устройства подан в "Путешествии в мир Конституции" не без изящества:
"В средние века в законодательстве некоторых европейских стран появляется новое понятие – "основной закон". [...] В XIII веке английский король Иоанн Безземельный подписал "Великую хартию вольностей", которая утверждала, что власть должна опираться только на закон… И это происходит не только в Европе. В Средней Азии выдающийся полководец и государственный деятель Амир Темур в XV веке издает свое знаменитое "Уложение". [...] Однако, это все еще были только сборники законов и правил. Первая конституция, написанная в виде единого основного закона, появилась в конце XVIII века в Соединенных Штатах Америки [...], одним из создателей которой был американский государственный деятель и ученый Бенджамен Франклин (1706-1790)".[11]
Следует сказать, что "Путешествие в мир Конституции" является в высшей степени полезным, хорошо написанным и приводящим рациональные аргументы в пользу законопослушного поведения пособием. Лишь там, где абстрактные рассуждения уступают место конкретным историческим лицам и событиям, становится ясно, что подмалёвком картины мира является здесь новая политическая мифология.
Выводы
В статье рассмотрен современный геополитический дискурс в пост-советских государствах на предмет выявления в нём нового мифологического элемента. Меморандум Глеба Павловского о "субъекте национального усиления" отталкивается от мифологического представления о государстве как "над-биологической личности". Развертывание основных тезисов работы строится как обслуживание поиска такой личности и как попытка угадать её возможное гипостазирование в той или иной конкретной социально-профессиональной среде.
Учебные пособия Республики Узбекистан, формируют у школьников новую картину мира, в которой их страна должна быть центром политического мироздания. Эта картина содержит два мифологических в своей основе конструкта – телеологический и тотемический: уложенный в территориально-хронологическое русло поступательный путь развития увенчался созданием нового государства, завещанного "нашими предками"; мифическим прародителем современного Узбекистана объявлен Тамерлан. Отсылка к этому имени выводит государственность Узбекистана из российско-советского круга влияния и помещает ту в контекст англо-саксонских правовых ценностей. Таким образом, замещение советского мифа о происхождении СССР происходит с помощью другой мифологической конструкции, становление которой еще не закончилось.
[1] Бородин Е.И. (сост.). 500 слов. Краткий словарь политических, экономических и технических терминов. М., Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия". 1962. С.31.
[2] Макаренко В.А. (сост.). Краткий словарь современных понятий и терминов. М., "Республика", 1995. С.82. По существу, это дословное повторение определения из стандартного немецкого словаря "Geopolitik, die Lehre vom Einfluß des Raumes und der Bevölkerung auf den Staat und die politischen Vorgänge" (Der Volksbrockhaus. Deutsches Sach- und Sprachwörterbuch für Schule und Haus. 9., verbesserte Auflage. Leipzig, Brockhaus. 1941. S. 239).
[3] Семенов Ю. Геополитика: В кн.: Философская энциклопедия. М., 1960. Т.1. С.350.
[4] Аверьянов Ю. И. (редактор-составитель). Политология. Энциклопедический словарь. Издательство Московского коммерческого университета. 1993. С. 58-59.
[5] См. иллюстрации к кн. Гусейнов Г. "Карта нашей Родины": идеологема между словом и телом. Хельсинки, 2000, с.201-243.
[6] Сагдуллаев А.С., Костецкий В.А., Норкулов Н.К. История Узбекистана (с древнейших времен до V века нашей эры). Учебник для учащихся 6 класса. Ташкент, "Шарк", 2001. 240 с.
[7] История Узбекистана, с.15-16.
[8] История Узбекистана, с.15.
[9] Костецкий В.А., Ташпулатова М.А., Тансыкбаева Г.М., Асадова Э.С. Путешествие в мир Конституции: учебное пособие для 5 класса. Ташкент, "Шарк", 2001. 96 с.
[10] Путешествие в мир Конституции, с.24-25.
[11] Путешествие в мир Конституции, с.30-31, 34.
В сборнике представлены работы аспирантов и студентов по таким разделам, как стратегии динамического развития России; потенциал регионов в динамическом развитии России; российский бизнес – основа экономического развития страны; проблемы развития рыночной инфраструктуры; экономический рост и инвестиционные процессы в региональной экономике; Россия в контексте новых мировых направлений развития.
С июня 2009 года три страны – члены ЕврАзЭс приняли решение форсировать интеграционные процессы между собой и перейти к второй стадии экономической интеграции – Таможенному Союзу (ТС). Россия, Казахстан и Белоруссия не без проблем приступили к формированию единой таможенной зоны.
С 1 июля 2010 г. ТС ЕврАзЭс приступил к своей работе, но буквально с первых дней функционирования единой таможенной зоны обнаружились масса технических, организационных и политических проблем. В частности, вне таможенного регулирования в ТС остались российские энергоносители, что поставило под угрозу участие в проекте Минска.Не с меньшими проблемами придется столкнуться при формировании Единого экономического пространства, создаваемой на базе ТС.
К сожалению, в виду скоротечности событий, связанных с запуском ТС, до настоящего времени не накоплена достаточной для полноценного анализа библиографии проблемы. Развитие проекта только начинает выходить из стадии публицистики, а также экономической и политической аналитики. Между тем, уже собралась критическая масса проблем, требующая скорейшего осмысления. Прежде всего, необходимо оценить уже проделанный путь и выявить ошибки, допущенные при формировании ТС. Необходимо учесть, что часть ошибок, определившихся при запуске проекта и связанных со спецификой авторитарных режимов, находящихся у власти в Казахстане и Белоруссии, не могут быть решены или даже смикшированы в рамках перехода от ТС к Единому экономическому пространству (ЕЭП). Остается открытым вопрос о возможностях формирования полноценного ЕЭП при наличии огромных диспропорций в социально-экономическом развитии государств – членов ТС.
К важнейшим проблемам формирования проекта ТС можно отнести его международное позиционирование. ТС оказался не приспособлен для организации коллективного вступления государств-партнеров по единой таможенной зоне во Всемирную торговую организацию. Появление ТС вызвало озабоченность Евросоюза. В рамках европейской программы «Восточное партнерство» (Белоруссия принимает участие в данной программе) продекларировано создание зоны единой торговли с ЕС (на первом этапе с Украиной), что может оказать негативное влияние на функционирование ТС и создание ЕЭП.
С 1 января 2010 года Таможенным Союзом ЕврАзЭс управляет наднациональный орган - Комиссия Таможенного союза. Ей переданы полномочия трех стран в сфере таможенно-тарифной политики, в частности утверждение ставок пошлин. Для принятия решений необходимо получить две трети голосов. Россия имеет около 60% голосов, у Беларуси и Казахстана - по 20% (пропорционально формированию бюджета Таможенного союза). Однако, учитывая, что 90% рынка Таможенного Союза принадлежит России, то условия голосования РФ в Комиссии непропорциональны ее вкладу в ТС.
Серьезной политической проблемой для формирования ТС и ЕЭП являются авторитарные политические режимы, находящиеся у власти в Казахстане и Белоруссии. Интеграция с авторитарными режимами крайне затруднительна, если вообще возможна. Мировой экономический кризис 2008 -2009 гг., разрушивший основу белорусской и казахстанской экономических моделей, выступил в качестве катализатора интеграционных процессов, приведшими к созданию ТС.
ТС был сформирован с «изъятиями», связанными со спецификой национальных хозяйств государств - партнеров. В частности, Россия настояла на выведении из сферы функционирования ТС экспорт сырой нефти и нефтепродуктов. Белоруссия настояла на сохранении до 2 полугодия 2011 года национальных ввозных пошлин на импортируемый легковой автотранспорт. «Изъятия» по нефти и нефтепродуктам стали серьезной политической проблемой во взаимоотношениях между Москвой и Минском и, в определенный момент могли спровоцировать выход Белоруссии из проекта. Белорусская сторона до последнего момента настаивала на «равном» доступе к сырьевых ресурсам России и Казахстана, что должно было закрепить за Минском статус регионального посредника по продаже российских и казахстанских энергоносителей на рынке ЕС. Минск заявлял, что нефтяные изъятия из ТС «выхолащиваю суть и тактическую ценность» Таможенного Союза. Учитывая особую позицию Минска, Москва и Астана на определенном этапе были готовы создавать ТС из двух государств – России и Казахстана.
В рамках созданного ТС сохраняют свою актуальность еще масса иных проблем, носящих зачастую принципиальный характер и при невозможности их урегулировать, способны привести проект к кризису. В частности, остаются сомнения в эффективности контроля, осуществляемого на внешних границах ТС исключительно белорусскими и казахстанскими таможенниками. До настоящего момента сохраняется неясность с системой единой таможенной информации (базы данных).
Сохраняются проблемы с попытками внешних экспортеров использовать Белоруссию и Казахстан в качестве доступа к основе ТС – российскому рынку (более 90%).. В частности, правительство Белоруссии рассчитывает превратить свою республику в своеобразный склад и финишное производство китайских товаров, которые смогут легально и беспошлинно проникать на российский рынок. В частности, Минск рассчитывает на постройку в республике мощного автосборочного производства китайских марок, которое должно составить конкуренцию предприятиям западных автомобильных фирм, размещенных в России. Китай активно использует участие Казахстана в ТС.
В настоящее время, не завершив полноценное формирование ТС, страны – партнеры переходят к созданию Единого экономического пространства, что представляет серьезную проблему для партнеров по ТС. Для входа в ЕЭП государство в лице президента должно подписать и ратифицировать более 50 соглашений, ряд из которых, в частности, в области макэкономического рорегулирования или в сфере унификации (согласования на высоком уровне) финансовой политики носит революционный характер для экономических моделей Казахстана и Белоруссии. Особенно тяжело переход к ЕЭП может сказаться на экономики РБ, где государственный сектор составляет более 85%, весь крупный бизнес работает под контролем президентских структур, экономика руководится постсоветскими административными методами. Переход на четыре свободы перемещения товаров, труда, услуг и капитала в рамках ЕЭП грозит белорусской экономике реформаторским шоком, следствием которого может оказаться смена политическую власть в республике.
Между тем правительство Белоруссии форсирует подписание основных соглашений по включению республики в ЕЭП до начала очередных президентских выборов. С одной стороны скорейшее подписание и ратификация соглашений по ЕЭП гарантирует доступ республики к российской нефти по внутрироссийским ценам. С другой стороны, Минск планирует использовать факт досрочного присоединения республики к Таможенному Союзу в качестве аргумента в пользу признания российским руководством итогов президентских выборов 19 декабря 2010 г.
Ускоренный ритм подготовки соглашений по ЕЭП может сказаться на качестве документов и их способности решать проблемы формирования третьего этапа экономической интеграции. Ситуация осложняется тем, что только в рамках полноценного ЕЭП возможна энергетическая интеграция, к примеру, между Россией и Казахстаном. Остается открытом вопрос о готовности правящих кругов, политических классов и гражданских обществ, бизнеса и банковских кругов Казахстана и Белоруссии вступить в столь широкий интеграционный проект, как Единое экономическое пространство.
В статье рассматриваются проблемы влияния внешних условий при оценке эффективности государственного сектора методом Data Envelopment Analysis. На примере системы здравоохранения в российских регионах в 2011 г. проводится сравнительный анализ современных методов учета внешних условий. Предлагается перспективная методика коррекции оценок эффективности, полученных методом DEA. Несмотря на преимущества DEA-анализа как инструмента оценки эффективности государственной власти, его применение связано с рядом методологических трудностей. Учет нескольких факторов, влияющих на эффективность, требует применения более сложных методов, наиболее перспективным из которых является кластеризация изучаемых DMU по набору признаков и построение локальных границ производственных возможностей. Применение регрессионного анализа для коррекции оценок в настоящее время требует более глубокого изучения, поскольку не исключена возможность появления систематических ошибок в коррекции. Наиболее перспективным подходом представляется сочетание коррекции исходных показателей и кластеризации, дополненное многостадийным анализом. Рассмотрение нескольких стадий преобразования ресурсов общества в общественно полезный результат позволит локализовать слабые стороны работы государственной организации.
В статье проанализированы последствия гайдаровских реформ для России.
В статье проанализированы практические аспекты различных методов реализации правила передачи голосов, а именно, метода Грегори, включающего метода Грегори, взвешенного включающего метода Грегори.