Креативный класс от Дмитрия Быкова*
Романист и колумнист Дмитрий Быков с охотой и много пишет, а всевозможные журнальные и книжные редакции и издательства с охотой и много его публикуют. Он лауреат и победитель всяческих литературных конкурсов. В том числе, к примеру, в 2006 году с биографией "Пастернак" занял первое место в престижном состязании "Большая книга" (организаторы этого конкурса уверяют, что в мире литературы это вторая — после Нобелевской — премия по величине вознаграждений, выплачиваемых победителям).
Официальной темой встречи в Вышке, которую организовал клуб "Креативный класс" отделения культурологи факультета философии ГУ-ВШЭ, значилось обсуждение свежего романа Дмитрия Быкова "Списанные". Сюжет романа пересказывать, конечно, не буду — читатель вправе сам проследить за развитием интриги. Скажу лишь, что главный герой — сценарист Свиридов, стряпающий на заказ сценарии к разным "русским сериалам" — внезапно попадает в некий таинственный список. Очень нехороший список. Потому что список составлен где надо. Сотрудниками сами знаете какой федеральной службы. Из-за чего герой начинает испытывать массу проблем — то с выездом за рубеж, то с работой и т.п. И при этом никаких официальных обвинений, никаких объяснений, ни даже намеков — ничего! Естественно, Свиридов пытается выяснить, что же это, собственно, за список. А главное — за что его туда вписали? Ведь вроде нигде не состоит, ни в чем таком не участвует… Можете не сомневаться, в ходе "расследования" обнаружится просто невероятное число причин, по которым современный россиянин запросто может оказаться "списанным".
Неудивительно, что обсуждение этой книги прошло в формате рефлексии на тему судеб русской интеллигенции и по духу напоминало советские кухонные посиделки 70-80-х годов прошлого столетия. Д. Быков держался с присущей ему независимостью, был бодр и искрометен, однако эта жизнерадостность в облике удачливого писателя парадоксальным образом сочеталась с какой-то чуть ли не диссидентской затравленностью и обреченностью.
Аудитория пыталась дать свои интерпретации основной идеи "Списанных". Кто-то счел, что Быков "все упрощает", кто-то, наоборот — что переусложняет и демонизирует. А некоторые и вовсе набирались дерзости и признавались, что смогли осилить лишь 30 страниц, и это несмотря на то, что будучи математиками, стараются оставаться в культурном контексте и изо всех сил следить за книжными новинками.
Дмитрий Быков не без интереса выслушивал, как его истолковывают собравшиеся представители интеллигенции, и признался, что сам он этот свой роман не очень-то любит, однако любит отдельные его куски. Один из таких даже зачитал вслух.
Кусок был смачным, про желание одного из героев романа пожрать. С возбуждающим аппетит описанием борща, да сальца с черным хлебушком, да непременно с водочкой. А еще этот отрывок был про то, как за нехитрыми процедурами вроде "пожрать" жизнь-то и проходит. И список вот этих необходимых каждому человеку процедур никогда не меняется.
Выходит, спрашивали Быкова, что все в нашей жизни можно (и нужно?) отнести к тому или иному списку? И главное лишь, чтобы это не был особый, если не сказать, особистский, список, составленный там где надо, сами знаете где. И тогда находящемуся в списке человеку будет не то чтобы счастье, а хотя бы ему будет чем заслониться от страха, что он — в очереди на попадание в особый список. Быков в ответ лишь улыбался и просил еще мнений.
Участники дискутировали долго. Быков подвел жирную черту "итого" высказыванием еще одного из своих героев, мол, "быть живым, значит — уже быть в каком-то списке", потому что людям так удобнее, когда все и всё разложено по полкам списков.
И затем снова долго-долго спорили о судьбах отечественной интеллигенции и ее месте в народе. Не только аудитория мучила писателя вопросами, но и сам писатель неоднократно обращался к ней с вопросами. ("Учительская привычка", — объяснил Быков, который, как выяснилось, действительно сейчас трудится учителем русского языка и литературы в школе.) Вы никогда не задумывались, вопрошал Быков, почему так называемые авторские песни, одновременно и "не сговариваясь" появившиеся в середине 1950-х годов у живущих в разных концах огромной страны поэтов-интеллигентов, вмиг стали народными? Впрочем, на многие адресованные аудитории вопросы ему все же пришлось ответить самому, видать, тоже "учительская привычка". Вот и на этот свой вопрос он ответил сам же: "Народом называется тот, кто пишет народные песни. Авторская песня, ставшая народной, — лучший показатель того, что интеллигенция в то время стала народом". (Напомним, "тогда" — это 1953-й год, "кто-то" умер, быковская метафора — "рухнула стена"). "Фольклор пишет тот, кто осведомлен о правилах жизни", — добавил Дмитрий.
"А должна ли интеллигенция испытывать чувство вины?" — вопрошали из зала. "Вы попали в нерв, — ответствовал писатель, — чувство вины присуще интеллигенции, которая в меньшинстве. Должна ли учительница испытывать чувство вины перед сантехником? А за что, собственно?"
Однако писатель тут же высказал нечто поразительное, он словно смирился с этим интеллигентским комплексом "без вины виноватого": "Главное, чтобы чувство вины можно было перевести в стихи, а не в революции!"
Порой Дмитрий сыпал сплошь афоризмами (да так, что казалось, иначе он и разговаривать-то не умеет, что ни фраза — то Мысль, а что ни мысль — то Фраза). Чего стоит одно его опрометчивое заявление, что "художественное бывает точнее социологического". Вот уж ему повезло, что социологов Вышки в тот вечер в аудитории не было.
Иной раз противоречивый, но всегда уникально велеречивый (оба слова в корне своем хранят "речь"), веселый и грустный, толстый (не виноватая я, он сам себя так называл!) и удивительно тонкий, игрок (в слова) и педагог Быков провел подлинный мастер-класс. Будучи мастером, он просто показал класс.
"А можно ремарку?" — спрашивали из зала посреди очередного его монолога.
"Можно даже Хемингуэю!" — отвечал он, и под смех аудитории огорошивал: "Признаюсь, мое такое забалтывание идет от сосущего чувства бессмыслицы существования".
Что ж, он — блестящий стилист, блистательный интеллектуал, который может позволить себе многое. Безудержную откровенность, например. Он называл вещи своими именами, а жену перед чужими людьми — Иркой.
Кстати, о жене — той самой, которая должна быть музой поэта и верным боевым товарищем любого уважающего себя русского писателя. Быкова спросили, каким он представляет себе идеального читателя? Он, конечно, вспомнил и предложил на эту роль кандидатуру любимой женщины, но потом оговорился, что из последнего романа та прочла всего страниц 30, как и некоторые честные товарищи, присутствующие в аудитории, так что вот идеальным читателем для него стал профессор кафедры наук о культуре Ян Левченко — устроитель нынешнего мастер-класса. А вообще, идеальный читатель — интеллигентный человек, который когда-то боялся, а потом этот страх преодолел.
Также писатель сообщил, что продолжение "Списанных", которое он анонсировал в конце романа, не состоится. Во всяком случае не выйдет вторая книга из обещанной трилогии. Дело в том, что эту полностью написанную и уже сданную в издательство рукопись Быков решил не публиковать. Почему? Об этом чуть позже. А пока — о чем, по словам писателя, была эта вторая книга.
Речь в ней идет о приключениях "последних героев" на острове Джоппа. Ну, разумеется, название острова продиктовано тем, что его открыл "известный мореплаватель Джопп". А что вы еще могли подумать про ласкающее слух название?
Описание жизни на острове, состоящем из двух волнительных волнообразных половинок (Быков даже нарисовал плод своей географической фантазии на доске), разделенных какой-то неведомой тропой аккурат посередине, повергало в шок и уныние. Уныние не от сюжета и уж, конечно, не от залихватского мастерства рассказчика, а от того, как убедительно автор показывает — кто-то сверху (но не с небес, а поближе) манипулирует нами, причем не только нашими поступками, но даже и нашими желаниями.
В неопубликованном романе последние герои, среди которых, кстати, всё сплошь первые лица нашего ТВ (вслед за Быковым условно назовем их сванидзе-соловьевы), проходят через ряд затейливых испытаний. Потом, когда совершенно уж устают питаться одними лишь змеями, решают убраться с острова восвояси. Но им не позволяют — шоу должно продолжаться. Что делать? Взбунтоваться и взять ведущего в заложники! Но восстав и взяв в плен шоумена по фамилии Познер (и поглумившись над ним), вдруг узнают что этот бунт за них придумал некий Эрнст в Москве и что именно он их грамотно подтолкнул к такой развязке. В общем, вывод — иногда только кажется, как ловко и замечательно ты сам все придумываешь, а на самом деле кто-то всегда тобой грамотно управляет.
Затем на долю участников шоу выпадает еще целый ряд испытаний, страданий, переживаний, кто-то даже погибает от рук и зубов местных людоедов, и, в конце концов, как они ни брыкались и как ни бунтовали, а пришлось вернуться к тому формату игры, с которого все и началось. По-быковски это, разумеется, звучало более изысканно: "они вернулись к тому способу угнетения, в котором есть хоть какие-то зачатки утонченности". Такая вот робинзонада.
Быков написал эту книгу аккурат к моменту, когда реальные "последние герои" Ерофеев и Джигурда сбежали с реального острова, и весь его вымысел-замысел внезапно стал, по мнению Дмитрия, походить на пародию. А ему требовалась драма. Что ж, настоящий писатель — катализатор историй, и Быков обратился к другим сюжетам.
Екатерина Березнер, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ
Фотографии Ивана Морякова
Дмитрий Быков в Высшей школе экономики 11 марта 2010 г.
* Дмитрий Быков включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.
Левченко Ян Сергеевич