Цельность и стремление к гармонии
Встреча, организованная факультетом мировой экономики и мировой политики ВШЭ совместно с Japan Foundation, прошла 19 марта. Предваряя лекцию, профессор Мицуёси отметил, что, «хотя было издано немало книг о японской литературе, в последнее время появляется очень мало таких, в которых один автор рассматривал бы все — от древности до сегодняшнего дня, предлагая свой единственный взгляд на историю литературы». Последними примерами подобных всеобъемлющих исследований являются «Введение в историю японской литературы», написанное Сюити Като, и «История японской художественной литературы» Дзин-Ити Кониси. Наряду с этими авторами, по словам профессора Мицуёси, нельзя не упомянуть работы американского япониста Дональда Кина, описавшего историю японской литературы в четырех томах (в японском переводе это исследование заняло восемнадцать томов).
В наши дни, когда «исследования стали еще более глубокими», достижение этой задачи, по мнению специалистов, уже не представляется возможным. «Думаю, что и с русской литературой ситуация аналогичная, — заметил Нумано Мицуёси. — Сейчас трудно представить человека, который смог бы в одном труде «покрыть» всю историю русской литературы от самых ее истоков до нынешних дней».
«То, о чем буду говорить я, является лишь личным мнением средне образованного японского обывателя», — добавил профессор Мицуёси, который, кстати, помимо прочего, считается одним из крупнейших в Японии специалистов по русской культуре и литературе, чьи работы награждены несколькими литературными премиями.
«Хотя и говорят, что японская культура строится на истории и языке, ее нельзя понять, оперируя стереотипами, — предостерег слушателей Нумано Мицуёси. — Я скептически отношусь к попыткам описать любую культуру в двух словах». Одним из таких ярких, но обманчивых клише, по мнению профессора, является выражение «Япония — страна самураев». Тем не менее, можно выделить четыре аспекта, без понимания которых невозможно осознать и саму природу японской литературы.
Первым из них является ее длинная история: письменные источники обнаруживаются уже в начале восьмого века, когда были собраны «Записи о деяниях древности». Чуть позже появляется антология японской поэзии под названием «Миллиард листьев», в которую вошли многие произведения, созданные до появления «Записи о деяниях». «С тех пор японская литература, не прерываясь, прошла свой путь до наших дней», — заметил Нумано Мицуёси, указав, что непрерывность и цельность являются важнейшими чертами японской литературы. Одним из свидетельств этой цельности служит «мирное сосуществование» в японской культуре трех разных по времени возникновения поэтических жанров — вака, хайку и современной поэзии.
Второй аспект состоит в том, что японская литература «с невероятной силой» подвергалась влиянию иностранных культур. Выделяются два источника такого влияния — китайская культура, воздействие которой было особенно заметно в средние века, и европейская культура, пришедшая в Японию в середине девятнадцатого века. Китай через территорию современной Кореи «экспортировал» в Японию буддизм и конфуцианство, а также письменность. Профессор Мицуёси напомнил, что японский язык заимствовал у китайского многие иероглифы и понятия, которые они выражают, а японская литература долгое время оставалась двуязычной. Западная литература начала активно проникать в японскую культуру во времена Реставрации Мэйдзи. Во второй половине девятнадцатого века начинаются активные переводы европейских и американских авторов, которые, по словам Нумано Мицуёси, стали «неотъемлемой частью японской литературы».
Далее. Сильнейшее влияние на характер японской литературы оказало отношение японцев к окружающей среде и времени. Вака, дзуйхицу (японское эссе) и хайку невозможно представить без описания времен года. С него начинаются, например, знаменитые «Записки у изголовья», составленные в десятом веке придворной дамой Сэй Сенагон: «Весною — рассвет, летом — ночь, осенью — сумерки, а зимою — раннее утро». «Этот взгляд на описываемую природу и чувство любопытства по отношению к сменяющимся временам года являются традиционными эстетическими особенностями японской литературы», — подчеркнул Нумано Мицуёси.
Наконец, четвертой важнейшей особенностью японской литературы является ее лиричность и эмоциональность. Японская поэзия, отметил профессор, всегда «усиливала» эстетические, а не моральные понятия, внимание уделялось внутренним, личностным проблемам, а не проблемам социальным или трансцендентальным. Начиная со средних веков наиболее важными понятиями в японской поэзии были «моно-но аварэ» («печальное очарование вещей»), «югэн» («сокровенный», «мистический»), «ваби-саби» («скромная простота»). В современной литературе эти понятия несколько утрачивают свое значение; на первый план выходит «каваий» («прелестный», «славный»). Профессор Мицуеси признался, что воспользовался именно этим словом для перевода на японский язык чеховского рассказа «Душечка». «Каваий», ставшее благодаря манга и аниме популярным и на Западе, употребляется в Японии не только в молодежной среде, но даже в официальных публикациях.
Впрочем, и «каваий», и «моно-но аварэ» объединяются общим смыслом — стремлением не к борьбе с внешним миром и обстоятельствами, но к достижению гармонии. «Можно сказать, что такая лиричность и эмоциональность японской литературы больше подходит женщинам, чем мужчинам», — заметил Нумано Мицуёси. Неудивительно, что среди выдающихся японских поэтов и авторов самых известных дневников так много женщин — в отличие от европейской литературы, в японской с самого ее начала наблюдалось «равноправие полов».
В заключение профессор Мицуеси рассказал о языковых особенностях японской литературы: в ее грамматике, как и в смысловом наполнении, также видна определенная цельность и непрерывность. Многие исследователи, особенно иностранные, утверждают, что изменения, произошедшие с языком японской литературы за тысячелетие, малозаметны: изменились разве что окончания глаголов и прилагательных. Популярно мнение, что любой современный образованный японец без особого труда может читать стихи одиннадцатого века. «Мне кажется, что это иллюзия», — возразил Нумано Мицуёси, но признал, что японцу без специального филологического образования понять национальные письмена древних веков все же проще, чем современному русскому «расшифровать» берестяные грамоты.
Олег Серегин, Новостная служба портала ВШЭ