Книга
Ислам в Европе и России
Книга представляет собой введение в основные понятия, источники, вероучение, право и практику ислама. После обзорного введения, где даны общие характеристики этой религиозной традиции, следуют такие ключевые темы, как введение в Коран, глава о Мухаммаде и Сунне – мусульманском священном предании, отдельная лекция о мусульманском праве. Две темы посвящены мусульманскому культу – «пяти столпам ислама»: шахада, молитва, закят, пост и хадж. В четырех последующих главах излагается мусульманское вероучение, или «шесть столпов веры». Это учение о Боге, о человеке, об ангелах и пророках, представления о последнем Суде и о предопределении. Заключительные главы содержат обзор основных направлений ислама: суннизма, шиизма и хариджижма, а также рассказ об исламском мистицизме – учении суфиев.
Ближний Восток и Северная Африка уже давно воспринимаются как зона нестабильности, где всегда могут возникнуть войны, кровавые конфликты и другие потрясения. В этом плане революции и народные волнения 2010–2011 гг., получившие название Арабской весны, и последующие за этим пертурбации и конфликты вполне вписались в логику истории бурных событий данного региона, хотя стали для него шоком. В самом деле, «после десятилетий политической спячки» неожиданность и энергичность социального взрыва, географическая масштабность Арабской весны «от океана до Залива», синхронность социальных волнений, преобладающая на первых порах социально-политическая (а не межэтническая или межконфессиональная) направленность событий не могли не впечатлять.
Сначала, конечно, была некоторая эйфория, заставлявшая все воспринимать со знаком безусловного прогресса. Журналист Дж. Ярон в этой связи писал: «Наконец-то на Ближнем Востоке совершается история». Однако жизнь показала, что арабские страны все еще во многом являются объектами геополитики, а их попытки стать ее субъектами либо подавляются, либо используются более сильными государствами в собственных целях. Но, без сомнения, 2010-е гг. показали, что роль арабских стран все-таки растет.
И это действительно стало новым явлением для Ближнего Востока. Регион входит в период поиска новых структурных и системных решений в рамках Мир-Системы, а это означает в ближайшем будущем достаточно сложный период. Выработка и упрочение модели нового политического порядка в рамках Мир-Системы будут трудным, длительным, а также относительно конфликтным процессом. При этом мы формы реализации этих изменений в мире могут быть самыми разными: от внешне незаметных (например, в Саудовской Аравии) до внезапных и бурных (например, в Йемене).
Арабская весна» оказала существенное влияние на реконфигурацию всего ближневосточного региона. Дело не только в том, что процессы социально-политической дестабилизации затронули в той или иной степени практически все арабские страны. Сколько в том, что наметился тренд на изменение самой структуры как горизонтальных (между региональными игроками), так и вертикальных (между региональными и глобальными игроками) взаимоотношений.
Обнажившийся кризис поставил местные элиты перед необходимостью впервые за многие годы не просто следовать предписанным из вне «правилам игры», но и начать их разрабатывать. При этом отсутствие достаточного опыта и ответственности за проводимую региональными игроками политику, а также склонность к решению проблем наиболее радикальным путем пока приводят лишь к росту конфликтогенности на Ближнем Востоке.
При этом роль традиционных элит оказалась под сомнением внутри государств, вызвав усиление конкуренции и борьбы за власть, превращаясь в новый фактор нестабильности. Сложившаяся иерархия внутри правящих элит стала перерождаться в открытое поле соперничества. Подобная конфигурация повысила роль, амбиции и в некоторой степени самостоятельность традиционных и новых претендентов.
Однако эта конкуренция за власть внутри элит обладает своими характерными чертами, которые приводят к росту конфликтогенности в регионе. Среди них выделяются прежде всего три: ярко выраженный личностный окрас, отсутствие достаточного опыта и ответственности за проводимую политику и склонность к решению проблем наиболее радикальным путем, что неминуемо порождает стремление к упрочению своих позиций внутри стран демонстрацией военной силы, обозначив отход от традиционной практики мирного разрешения споров между соседями к диктату и даже военным интервенциям. Неудивительно, что побочным эффектом региональной самостоятельности становится высокий уровень милитаризации Ближнего Востока, что делает его потенциально еще более взрывоопасным.
В статье анализируется соотношение и взаимодействие исламского и прогрессистского (европейского модерного) дискурсов (т.н. культурный билингвизм) в понимании истории Атауллой Баязитовым. Это рассматривается на фоне подходов к исламской истории Ш. Марджани, изученных исследователями (А. Франком, М. Кемпером и др.). Попутно обсуждается вопрос об авторстве Баязитова. Баязитов, известный представитель официального российского столичного мусульманского «духовенства» (ахун «прихода» в С.-Петербурге), активно выступал в 1880-90х гг. в центральной российской печати со статьями и книгами на русском языке. Он оспаривал стереотипы об исламе, сложившиеся в публичной, научной и миссионерской сферах и скрестившиеся в пространстве т.н. «массового ориентализма». Особенные возражения вызвали тезисы, развитые Э. Ренаном, о несовместимости ислама и науки, прогресса. В статье показано, что для того, чтобы хотя бы заметить подобные взгляды на ислам и счесть необходимым оспорить их, необходимо было разделять сами прогрессистские презумпции о ходе истории, лежавшие в основе таких взглядов. Это и происходит в произведениях Баязитова, как и его альтер эго, Мурзы Алима (в отличие от Ш. Марджани, игнорировавшего эту дискуссию). Однако, развивая прогрессистские тезисы и, в частности, присваивая колониальный дискурс отсталости мусульманского мира, Баязитов одновременно воспроизводит характерное для иного, исламского дискурса структурирование истории: обобщенную исламскую реформистскую схему, объясняющую упадок ислама искажениями, внесенными в изначальный ислам его позднейшими последователями; избавление от таких искажений долженствовало вернуть ислам на путь к прогрессу. Исламский дискурс определяет и само понимание «науки» и методы аргументации (цитирование хадисов и т.п.), используемые Баязитовым. Анализ источников, цитируемых Баязитовым, и его работы с ними – трудами как европейских востоковедов, так и современных мусульманских реформистов (особенно индийских) и исламских «классиков» – обнаруживает сознательное универсалистское, так сказать «экуменическое», устремление автора к объединению традиций в «многоязычной» культурной ситуации, на вызовы которой он отвечал. Необходимость «объяснить» ислам в имперском пространстве «массового ориентализма», на которое он ориентировался, требовала от автора своего рода «переводческого усилия», однако, такой перевод не происходил полностью. В сочетании с силой дискурсивных практик как таковых, к которым он обращался, сказанное и порождало культурный билингвизм в историческом нарративе Баязитова. Обращение к истокам ислама в его видении истории (аналогичное подходам Ш. Марджани), т.е. представление истории всего «исламского мира» как целого, отвечало и сформировавшемуся в этой ситуации видению Баязитовым самого себя как представителя исламской общины в целом. Тогда как о прямом влиянии Марджани на Баязитова говорить трудно, эти фигуры предлагают в чем-то сходные способы ответов на вызовы имперской модерности, данных, однако, из весьма разных дискурсивных пространств.
Сборник статей, написанных на основании докладов, прочитанных в университете Мэна (Франция) в декабре 2015 года и посвященных тому, как религиозные факторы истории представлены в учебниках стран Европы, Ближнего Востока, Северной Африки и Индии.
Статья посвящена анализу исламского фактора в политических процессах в странах Африки. Автор анализирует,может ли понятие «реисламизация» применяться к современным африканским реалиям в принципе, и охватывает ли оновсе африканское пространство или применимо только к его части. В статье рассмотрены мусульманские страны Афри-ки в контексте концепции зависимого развития; исследованы феномены «переходного периода» и «реисламизации» в стра-нах и обществах Африки в условиях поляризации мусульманской духовной элиты по шкале минимализм-максимализм.
Текущее состояние исследований об исламе свидетельствует о том, что концепт «исламской реформации», задавая универсальные рамки, опосредованные западной теорией модернизации, претендует на комплексное осмысление исламской действительности, чем привлекает множество авторов. Однако, такая универсальность, невнимание к частным аспектам делает этот уязвимым, что вызывает критику у ряда специалистов по исламу. Цель данной работы – идентифицировать и охарактеризовать основные подходы к пониманию феномена «исламской реформации». Нами было выделено три неравные группы исследователей. Среди тех, кто приемлет данный концепт, нет единства относительно содержания данного концепта: одни говорят об исламской реформации как о позитивной политической программе, другие же наоборот связывают ее исключительно с негативными явлениями исламского радикализма. Третья группа авторов не признает аргументацию, так или иначе апеллирующую к идее исламской реформации, последовательно обосновывая ее неэффективность в объяснении исламских реалий и предлагая альтернативные исследовательские модели. Подробное рассмотрение ряда зарубежных и отечественных работ демонстрирует как обращение к самым разным предметам исследования в рамках единой концептуальной схемы дискурса «исламской реформации».
Текущее состояние исследований об исламе свидетельствует о том, что концепт «исламской реформации», задавая универсальные рамки, опосредованные западной теорией модернизации, претендует на комплексное осмысление исламской действительности, чем привлекает множество авторов. Однако, такая универсальность, невнимание к частным аспектам делает этот уязвимым, что вызывает критику у ряда специалистов по исламу. Цель данной работы – идентифицировать и охарактеризовать основные подходы к пониманию феномена «исламской реформации». Нами было выделено три неравные группы исследователей. Среди тех, кто приемлет данный концепт, нет единства относительно содержания данного концепта: одни говорят об исламской реформации как о позитивной политической программе, другие же наоборот связывают ее исключительно с негативными явлениями исламского радикализма. Третья группа авторов не признает аргументацию, так или иначе апеллирующую к идее исламской реформации, последовательно обосновывая ее неэффективность в объяснении исламских реалий и предлагая альтернативные исследовательские модели. Подробное рассмотрение ряда зарубежных и отечественных работ демонстрирует как обращение к самым разным предметам исследования в рамках единой концептуальной схемы дискурса «исламской реформации».
В данном исследовании рассматривается роль религиозного фактора в трудовой этике современных мусульман и христиан. Недавние исследования показали, что трудовая этика у современных протестантов ниже, чем у мусульман, для объяснения особого отношения к труду в литературе был введен концепт исламской трудовой этики. На основе 3–5-й волн Мирового исследования ценностей (WVS) в данной работе показывается, что христиане различных деноминаций сильнее верят в необходимость работы как таковой, в работу как общественный долг, работу как развитие талантов, унизительность получения денег без самой работы, хотя в других аспектах «сильнее» трудовая этика мусульман.
У арабов, как и у всех кочевых народов, отводилась исключительно важная роль вопросу войны, честной схватки и личного благородства. Война и сражения были частью знаково-символической системы в пространстве древней арабской культуры, в которой доминировала готовность защищаться. Соответственно и предметы вооружения вовлекались в эту систему, одновременно являясь частью сразу нескольких культурных сфер: сферы первичного производства и жизнеобеспечения, гуманитарной сферы, а также, как неотъемлемый элемент войны, и соционормативной культуры.
Не стоит также забывать, что именно в арабской культуре зародился ислам, и в Коране и хадисах Пророка нашли место такие понятия как война и оружие, что подчеркивает глубокую связь религиозной и оружейной культур в мировосприятии арабов раннего средневековья.
Монография представляет собой очерк ряда ярких и одновременно слабо изученных эпизодов многовековой истории Арабского Востока. При том, что на страницах монографии дана широкая панорама истории арабов в эпоху Античности, Средние века и Новое время, основным центром притяжения авторского внимания является проблема пространств в арабо-мусульманской истории. Как воспринимали арабов античные авторы и что мы знаем о структуре, перемещениях и свершениях арабских племен доисламской поры, как описывали арабские авторы земли, лежавшие за пределами Дар ал-ислам, и как воспринимали пришедших оттуда чужаков, как в арабской географической литературе сочетались реальные знания и мифологизированные представления, как сосуществовали номадическое и городское пространства на мусульманском Западе и как структурировалось пространство мечетей ал-Андалуса, как выстраивались социальные и смысловые пространства арабского мира в позднее Средневековье и в Новое время — все эти вопросы рассматриваются авторами монографии на материале конкретных исторических казусов.
Анализ современного общества, пронизанного медиа, ведется с позиций этнометодологического подхода и представляет собой попытку ответа на кардинальный вопрос: что представляют собой наблюдаемые упорядоченности событий, транслируемых массовыми посредниками. Исследование ритуалов идет по двум основным направлениям: во-первых, в организационно-производственной системе медиа, ориентированной на постоянное воспроизводство, в основе которого лежит трансмиссионная модель и различение информация/неинформация и, во-вторых, в анализе восприятия этих сообщений аудиторией, представляющей собой реализацию ритуальной, или экспрессивной, модели, результатом которой является разделенный опыт. Это и означает ритуальный характер современных медиа.
В данной научной работе использованы результаты, полученные в ходе выполнения проекта № 10-01-0009 «Медиаритуалы», реализованного в рамках Программы «Научный фонд НИУ ВШЭ» в 2010-2012 гг.
Представлены результаты кросскультурного исследования взаимосвязи социального капитала и экономических представлений у русских (N=150) и китайцев (N=105). Выявлены различия в социальном капитале и экономических представлениях русских и китайцев. В обеих группах социальный капитал позитивно взаимосвязан с «продуктивными» экономическими представлениями и большинство взаимосвязей схожи по своей логике, однако существуют и культурная специфика.
Человечество переживает смену культурно-исторических эпох, что связано с превращением сетевых медиа в ведущее средство коммуникации. Следствием «дигитального раскола» оказываются изменения в социальных разделениях: наряду с традиционным «имущие и неимущие» возникает противостояние «онлайновые (подключенные) versus офлайновые (неподключенные)». В этих условиях теряют значение традиционные межпоколенческие различия, решающим оказывается принадлежность к той или иной информационной культуре, на основе которой формируются медиапоколения. В работе анализируются многообразные последствия осетевления: когнитивные, возникающие при использования «умных» вещей с дружественным интерфейсом, психологические, порождающие сетевой индивидуализм и нарастающую приватизацию общения, социальные, воплощающие «парадокс пустой публичной сферы». Показана роль компьютерных игр как «заместителей» традиционной социализации и образования, рассматриваются превратности знания, теряющего свое значение. В условиях избытка информации самым дефицитным на сегодня человеческим ресурсом оказывается человеческое внимание. Поэтому новые принципы ведения бизнеса можно определить как менеджмент внимания.
В данной научной работе использованы результаты, полученные в ходе выполнения проекта № 10-01-0009 «Медиаритуалы», реализованного в рамках Программы «Научный фонд НИУ ВШЭ» в 2010–2012 гг.